Неточные совпадения
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница по направлению к выгону и, отойдя от города на безопасное расстояние, начала улаживаться. В эту
минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько
минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное
поле на картине.
Петрушка остановился с
минуту перед низенькою своею кроватью, придумывая, как бы лечь приличнее, и лег совершенно поперек, так что ноги его упирались в
пол.
Если при этом распахивалась как-нибудь
пола халата, то рука в ту же
минуту старалась дело поправить и придержать
полу.
Манилов выронил тут же чубук с трубкою на
пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких
минут.
Прошло
минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней, глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к
полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
Весьма вероятно и то, что Катерине Ивановне захотелось, именно при этом случае, именно в ту
минуту, когда она, казалось бы, всеми на свете оставлена, показать всем этим «ничтожным и скверным жильцам», что она не только «умеет жить и умеет принять», но что совсем даже не для такой доли и была воспитана, а воспитана была в «благородном, можно даже сказать в аристократическом полковничьем доме», и уж вовсе не для того готовилась, чтобы самой мести
пол и мыть по ночам детские тряпки.
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу, подождал с
минуту, — все это время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на
полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок.
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на
пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько
минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
— Это было даже и не страшно, а — больше. Это — как умирать. Наверное — так чувствуют в последнюю
минуту жизни, когда уже нет боли, а — падение.
Полет в неизвестное, в непонятное.
На Марсовом
поле Самгин отстал от спутников и через несколько
минут вышел на Невский. Здесь было и теплее и все знакомо, понятно. Над сплошными вереницами людей плыл, хотя и возбужденный, но мягкий, точно как будто праздничный говор. Люди шли в сторону Дворцовой площади, было много солидных, прилично, даже богато одетых мужчин, дам. Это несколько удивило Самгина; он подумал...
Обломов быстро приподнялся и сел в диване, потом спустил ноги на
пол, попал разом в обе туфли и посидел так; потом встал совсем и постоял задумчиво
минуты две.
По приемам Анисьи, по тому, как она, вооруженная кочергой и тряпкой, с засученными рукавами, в пять
минут привела полгода не топленную кухню в порядок, как смахнула щеткой разом пыль с полок, со стен и со стола; какие широкие размахи делала метлой по
полу и по лавкам; как мгновенно выгребла из печки золу — Агафья Матвеевна оценила, что такое Анисья и какая бы она великая сподручница была ее хозяйственным распоряжениям. Она дала ей с той поры у себя место в сердце.
Она понимала, что если она до сих пор могла укрываться от зоркого взгляда Штольца и вести удачно войну, то этим обязана была вовсе не своей силе, как в борьбе с Обломовым, а только упорному молчанию Штольца, его скрытому поведению. Но в открытом
поле перевес был не на ее стороне, и потому вопросом: «как я могу знать?» она хотела только выиграть вершок пространства и
минуту времени, чтоб неприятель яснее обнаружил свой замысел.
— Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную, темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать
минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьется и замирает; искать в природе сочувствия… и незаметно выйти к речке, к
полю… Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара… сесть в лодку, жена правит, едва поднимает весло…
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие
минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по
полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Через
минуту ее пробудил глухой звук чего-то упавшего на
пол. Она открыла глаза и быстро выпрямилась, глядя вокруг.
Мужчины — те ничего не говорят: смотрят на вас с равнодушным любопытством, медленно почесывая грудь, спину или что-нибудь другое, как делают и у нас мужики в
полях, отрываясь на
минуту от плуга или косы, чтоб поглядеть на проезжего.
Примчавшись к своему месту, я несколько
минут сидел от боли неподвижно на
полу.
В
поле, под ногами, не было видно дороги, а в лесу было черно, как в печи, и Катюша, хотя и знала хорошо дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до маленькой станции, на которой поезд стоял 3
минуты, не загодя, как она надеялась, а после второго звонка.
В припадке невыразимой жалости и нежности она целовала
полы его платья. В кабинете на
минуту воцарилось тяжелое молчание.
Юноша невольно задумывается: „Да разве он любил меня, когда рождал, — спрашивает он, удивляясь все более и более, — разве для меня он родил меня: он не знал ни меня, ни даже
пола моего в ту
минуту, в
минуту страсти, может быть разгоряченной вином, и только разве передал мне склонность к пьянству — вот все его благодеяния…
Ну так на одно, видите ли, не хватило предосторожности, потерялся человек, испугался и убежал, оставив на
полу улику, а как вот
минуты две спустя ударил и убил другого человека, то тут сейчас же является самое бессердечное и расчетливое чувство предосторожности к нашим услугам.
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов; даже
полы были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах было много дорогих цветов; но главную роскошь в эту
минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки вина, две бутылки великолепного монастырского меду и большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся в околотке.
— Какой-то слух был, что вы ее отыскиваете и что когда отыщете ее, то приведете. Смуров что-то говорил в этом роде. Мы, главное, всё стараемся уверить, что Жучка жива, что ее где-то видели. Мальчики ему живого зайчика откуда-то достали, только он посмотрел, чуть-чуть улыбнулся и попросил, чтобы выпустили его в
поле. Так мы и сделали. Сию
минуту отец воротился и ему щенка меделянского принес, тоже достал откуда-то, думал этим утешить, только хуже еще, кажется, вышло…
Перезвон, завидя его одетым, начал было усиленно стучать хвостом по
полу, нервно подергиваясь всем телом, и даже испустил было жалобный вой, но Коля, при виде такой страстной стремительности своего пса, заключил, что это вредит дисциплине, и хоть
минуту, а выдержал его еще под лавкой и, уже отворив только дверь в сени, вдруг свистнул его.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже
минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то
минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного
пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
Несколько мелких капель, упавших сверху, заставили меня остановиться: начал накрапывать дождь. Сперва он немного только поморосил и перестал. Через 10
минут он опять попрыскал и снова перестал. Перерывы эти делались короче, а дождь сильнее, и наконец он
полил как следует.
С той
минуты, как исчез подъезд Стаффорд Гауза с фактотумами, лакеями и швейцаром сутерландского дюка и толпа приняла Гарибальди своим ура — на душе стало легко, все настроилось на свободный человеческий диапазон и так осталось до той
минуты, когда Гарибальди, снова теснимый, сжимаемый народом, целуемый в плечо и в
полы, сел в карету и уехал в Лондон.
…Я ждал ее больше получаса… Все было тихо в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая, на залавке в передней свою постель, выругался и через
минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом тишина, стон больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул
пол, легкие шаги — и белая блуза мелькнула в дверях…
Через десять
минут девичья полна, и производится прием ягоды. Принесено немного; кто принес пол-лукошка, а кто и совсем на донышке. Только карлица Полька принесла полное лукошко.
Оставалось умереть. Все с часу на час ждали роковой
минуты, только сама больная продолжала мечтать.
Поле, цветы, солнце… и много-много воздуха! Точно живительная влага из полной чаши, льется ей воздух в грудь, и она чувствует, как под его действием стихают боли, организм крепнет. Она делает над собой усилие, встает с своего одра, отворяет двери и бежит, бежит…
Почти нет той
минуты в сутках, чтобы в последовских
полях не кипела работа; три часа в течение дня и немногим более в течение ночи — вот все, что остается крестьянину для отдыха.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной в углу перед образом, разливает в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на
полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять
минут они накидывают на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет.
Дядя весь вскинулся, вытянулся, прикрыл глаза и заиграл медленнее; Цыганок на
минуту остановился и, подскочив, пошел вприсядку кругом бабушки, а она плыла по
полу бесшумно, как по воздуху, разводя руками, подняв брови, глядя куда-то вдаль темными глазами. Мне она показалась смешной, я фыркнул; мастер строго погрозил мне пальцем, и все взрослые посмотрели в мою сторону неодобрительно.
Не прошло и одной
минуты, как дядя Максим вдруг резко застучал об
пол своим костылем.
Когда Феде
минул шестнадцатый год, Иван Петрович почел за долг заблаговременно поселить в него презрение к женскому
полу, — и молодой спартанец, с робостью на душе, с первым пухом на губах, полный соков, сил и крови, уже старался казаться равнодушным, холодным и грубым.
Прошло несколько
минут, прошло полчаса; Лаврецкий все стоял, стискивая роковую записку в руке и бессмысленно глядя на
пол; сквозь какой-то темный вихрь мерещились ему бледные лица; мучительно замирало сердце; ему казалось, что он падал, падал, падал… и конца не было.
Минут десять в зале была такая тишина, такое мертвое молчание, что, казалось, будто все лица этой живой картины окаменели и так будут стоять в этой комнате до скончания века. По
полу только раздавались чокающие шаги бродившей левретки.
Родился он в Бердичеве; до двух лет пил козье молоко и ел селедочную утробку, которая валялась по грязному
полу; трех лет стоял, выпялив пузо, на пороге отцовской закуты; с четырех до восьми, в ермолке и широком отцовском ляпсардаке, обучался бердичевским специальностям: воровству-краже и воровству-мошенничеству, а девяти сдан в рекруты под видом двенадцатилетнего на основании присяжного свидетельства двенадцати добросовестных евреев, утверждавших за полкарбованца, что мальчику уже сполна
минуло двенадцать лет и он может поступить в рекруты за свое чадолюбивое общество.
Когда она ушла, Женька уменьшила огонь в висячем голубом фонарике, надела ночную кофту и легла.
Минуту спустя вошел Гладышев, а вслед за ним Тамара, тащившая за руку Петрова, который упирался и не поднимал головы от
пола. А сзади просовывалась розовая, остренькая, лисья мордочка косоглазой экономки Зоси.
Отец мой спросил: сколько людей на десятине? не тяжело ли им? и, получив в ответ, что «тяжеленько, да как же быть, рожь сильна, прихватим вечера…» — сказал: «Так жните с богом…» — и в одну
минуту засверкали серпы, горсти ржи замелькали над головами работников, и шум от резки жесткой соломы еще звучнее, сильнее разнесся по всему
полю.
В первый день напала на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть на
минуту, к окнам, из которых виден был весь разлив
полой воды, затопившей огород и половину сада.
В другое время это заняло бы меня гораздо сильнее, но в настоящую
минуту ржаное
поле с жнецами и жницами наполняло мое воображение, и я довольно равнодушно держал в руках за тонкие стебли с десяток маковых головок и охапку зеленого гороха.
Все эти воспоминания в настоящую
минуту довольно живо представлялись Павлу, и смутное детское чувство говорило в нем, что вся эта жизнь, — с
полями, лесами, с охотою, лошадьми, — должна была навеки кончиться для него, и впереди предстояло только одно: учиться.
В течение десяти
минут он успел рассказать, прищуривая один косой глаз, что на последней охоте одним выстрелом положил на месте щуку, зайца и утку, потом, что когда был в Петербурге, то открыл совершенно случайно еще не известную астрономам планету, но не мог воспользоваться своим открытием, которое у него украл и опубликовал какой-то пройдоха, американский ученый, и, наконец, что когда он служил в артиллерии, то на одном смотру, на Марсовом
поле, через него переехало восьмифунтовое орудие, и он остался цел и невредим.
Помню: я был на
полу, обнимал ее ноги, целовал колени. И молил: «Сейчас — сейчас же — сию же
минуту…»
Мне завязали глаза; Маруся звенела слабыми переливами своего жалкого смеха и шлепала по каменному
полу непроворными ножонками, а я делал вид, что не могу поймать ее, как вдруг наткнулся на чью-то мокрую фигуру и в ту же
минуту почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Сильная рука приподняла меня с
полу, и я повис в воздухе вниз головой. Повязка с глаз моих спала.
Серый человек пересек рельсы и вошел в тень. Теперь стало совсем ясно видно, что это солдат. Он медленно и неуклюже взбирался наверх, скрывшись на некоторое время из
поля зрения Ромашова. Но прошло две-три
минуты, и снизу начала медленно подыматься круглая стриженая голова без шапки.
Горехвастов, который совсем было и забыл про Флоранс, посмотрел на меня глазами несколько воспаленными, на
минуту задумался, провел как-то ожесточенно рукою по лбу и по волосам и наконец ударил кулаком по столу с такою силой, что несколько рюмок полетело на
пол, а вино расплескалось на подносе.